Губитель не перенёсся в другое место волчьего сна — он знал, что Перрин способен следовать за ним. Вместо этого он, должно быть, прыгнул обратно в мир яви. Поняв, что упустил свою жертву, Перрин взвыл. Волк жаловался на неудачную охоту, и Перрину стоило немалого труда взять себя в руки.
В чувство его привёл запах. Запах горящей шерсти, который сопровождался стонами боли.
Перрин перенёсся обратно к началу тропы. Среди тел айильцев в красных вуалях лежали обожжённые умирающие волки. Двое мужчин ещё стояли, спиной к спине и — что выглядело неуместно — опустив вуали. Их зубы были заострены, и они с почти безумными улыбками направляли Силу, сжигая волка за волком до головешек. Гаулу пришлось укрыться за скалой, его одежда дымилась. От него пахло болью.
Двух улыбающихся направляющих, по-видимому, совсем не заботило, что вокруг на земле истекали кровью их товарищи. Перрин направился к ним. Один из айильцев поднял руку и метнул струю огня. Перрин обратил её в дым и прошёл сквозь тёмно-серое облако, рассекая его своим телом, — оно заклубилось и развеялось у него за спиной.
Второй айилец тоже направил Силу, пытаясь взорвать землю под Перрином — но тот знал, что земля не поддастся, что она будет сопротивляться плетениям. Так и случилось. Перрин не видел потоков, но знал, что земля — неожиданно куда более плотная — отказалась сдвинуться с места, как ей велели.
Первый айилец с рычанием потянулся за копьём, но Перрин схватил его за шею.
Он ужасно хотел раздавить этому человеку горло. Он вновь потерял Губителя, и из-за этих двоих погибли волки. Но он сдержался. Губитель… За то, что он совершил, Губитель заслуживал нечто худшее, чем смерть, но насчёт этих двоих Перрин не был уверен. Он не знал, вдруг смерть в волчьем сне убьёт их навечно, лишив возрождения?
Ему казалось, что все, включая даже таких созданий, как эти, должны получить второй шанс. Айилец в красной вуали, горло которого он сжимал рукой, барахтался, пытаясь спеленать Перрина плетениями Воздуха.
— Ты слабоумный, — тихо произнёс Перрин и посмотрел на второго. — Ты тоже.
Оба моргнули и посмотрели на него бессмысленными глазами. У одного изо рта потекла слюна. Перрин покачал головой: Губитель совсем их не учил. Даже Гаул, после всего лишь… сколько же времени прошло? Как бы то ни было, даже Гаул знал, что нельзя попадаться в руки тому, кто может изменить твои умственные способности.
Чтобы удерживать их преображёнными, Перрину приходилось всё время думать о них как о слабоумных. Он опустился на колени, ища среди волков раненых, которым мог помочь. Он вообразил, что раны пострадавших перевязаны. В этом месте они поправятся быстро — волки каким-то образом это умели. Они потеряли восемь товарищей, и Перрин завыл в память о них. Остальные присоединились к нему, но в их мыслях не было сожалений. Они сражались — именно за этим они сюда и пришли.
После этого Перрин пошёл проверять павших Айил в красных вуалях. Все они были мертвы. К нему подошёл Гаул, хромая и поддерживая обожжённую руку. Рана была скверной, но прямо сейчас она жизни не угрожала.
— Нам нужно вытащить тебя отсюда, — сказал ему Перрин, — и Исцелить. Я точно не знаю, сколько сейчас времени, но думаю, что нам нужно отправиться на Меррилор и ждать врата для выхода.
Гаул ухмыльнулся во весь рот.
— Я убил двоих лично, Перрин Айбара. Один мог направлять. Я уж было решил, что заполучил много чести, как вдруг появляешься ты и берёшь двоих в плен. — Он покачал головой. — Если Байн это увидит, она будет хохотать всю дорогу обратно по пути в Трёхкратную Землю.
Перрин обернулся к своим пленникам. Убить их здесь казалось ему бессердечной жестокостью, но если их отпустить, ему придётся сражаться с ними вновь — и, может быть, потерять ещё больше волков, друзей.
— Не думаю, что они следуют джи’и’тох, — сказал Гаул. — Разве станешь брать в гай’шайн мужчину, способного направлять? — Его всего передёрнуло.
— Просто убей их, и дело с концом, — произнесла Ланфир.
Перрин внимательно посмотрел на неё. Он не вздрогнул, когда Ланфир заговорила — он каким-то образом привык к тому, как она появляется ниоткуда и исчезает в мгновение ока. Но его это всё равно раздражало.
— Если я убью их здесь, умрут ли они навсегда?
— Нет, — сказала она. — С людьми так не бывает.
Можно ли ей верить? Перрин понял, что по какой-то причине в этом он ей поверил. Зачем ей лгать? Но тем не менее убить безоружных людей… для него они здесь были немногим более младенцев.
«Нет, — подумал он, вспомнив о мёртвых волках, — они не младенцы. Они гораздо опаснее».
— Эти двое были Обращены, — произнесла Ланфир, скрестив руки на груди и кивнув в сторону способных направлять айильцев. — Многие были рождены для подобной участи, но эти двое заострили зубы. Их поймали и Обратили.
Гаул что-то пробормотал — это звучало как проклятие, но в то же время с оттенком благоговения. Произнесено это было на Древнем Наречии, и Перрин не понял смысла. После этого, впрочем, Гаул поднял копьё. От него пахло сожалением.
— Вы плюнули ему в глаза, и вот он использует вас, братья. Это ужасно…
«Обращённые», — подумал Перрин. Как мужчины в Чёрной Башне. Он нахмурился, подошёл к одному из пленников и взял его голову в ладони. Может ли он усилием воли заставить этого человека вернуться к Свету? Если можно кого-то силой склонить ко злу, можно ли его сделать прежним?
Перрин воздействовал на разум мужчины — и врезался во что-то огромное. Его волю отбросило, как веточку, которой попытались пробить чугунные ворота. Перрин отшатнулся.